О психотерапии, гештальт-терапии и не только

Я начинаю цикл лекций, который будут читать разные тренера, в зависимости от ситуаций, от тех тем, которые будут иметь какое-то значение для групп. Заранее эти темы не определяются, потому что определять их заранее – довольно пустое занятие. Их список всем известен. Мы можем без конца повторять одни и те же термины, одни и те же категории и считать, что последовательное изучение этих категорий может оказаться полезным для участников интенсивна. Но на самом деле это не совсем так. Полезной оказывается только деятельность, связанная с зоной ближайшего развития. Связанная с тем, какие фигуры являются наиболее важными и являются почти распознаваемыми.

Понятие «гештальт» – это понятие конца 19-го века. Это немецкое слово было употреблено для определения некоторых принципов восприятия. Как раз тогда было обозначено, что восприятие – это одновременно есть и мышление, и припоминание. И этот принцип гештальта задолго до этого был описан в восточной философии как принцип «дао», потому что восточное слово «дао» – это то же самое, что и немецкое слово «гештальт». И обозначает развивающуюся форму, структуру. Многие неправильно переводят «дао» как «путь», но дао – это не путь, а форма в развитии. Поэтому слово «гештальт» можно вполне заменить на слово «дао».

Сноска – вы все знаете, что философия – не наука, а мать всех наук, поэтому в философии нет верных определений. А когда даются верные определения, то это перестает быть философией и становится скорее логикой. И единственная задача философии – это умение задавать вопросы. А давать на них ответы – это задача наук. И в этом смысле то, что касается гештальттерапии как подхода в работе, то она также скорее является способом задавать «правильные» вопросы для того, чтобы человек отвечая на них продвигался вперед. Задачкой никак не является получить «верный» на все времена ответ. Потому что в один момент этот ответ будет верным, в другой момент этот ответ становится совсем неверным и несоответствующим действительности. Потому что форма – это не что-то застывшее, а нечто постоянно меняющееся. И одна форма отношений, которая является совершенно гармоничной, когда люди начинают отношения, в первый год совместной жизни, является абсолютно разрушительной через несколько лет. И если эти отношения не меняются, то они разрушаются. Делать нечего – мы все осуждены на развитие. И поэтому наши отношения, наша система организации жизни постоянно меняется. А раз меняется наше отношение с окружающим, постоянно меняются наши границы. И на наших границах возникает то одно, то другое, то третье. Потому что в каких-то случаях я кого-то подпускаю близко, а потом обнаруживаю, что это мне уже неудобно – иметь настолько тесные отношения с людьми. И тогда я отодвигаю эти границы. Отодвигаю естественно с конфликтом, с риском разрушения, потому что у многих людей может оказаться слишком высокая тревога встречи с отвержением, и когда они обнаруживают хоть какой-нибудь намек на возможное отвержение, а увеличение дистанции – это и есть угроза, то они начинают применять превентивное отвержение – сами начинают ссориться.

Этих механизмов действительно очень много. И с ними приходится справляться в нашей реальной жизни. Не потому что мы плохие и не потому что есть хорошая жизнь. Вообще она конечно есть, но не жизнь, а смерть. Там действительно все хорошо – наконец-то ничего не развивается. Хотя, не знаю, может после смерти тоже какое-то развитие существует – трудно проверить. Во всяком случае, точно известно, что покойники не обладают богатым приспособительным поведением в отличие от тех, кто еще не покойники. Поэтому можно только позавидовать. А у нас – постоянное изменение, постоянное новое, с которым приходится сталкиваться, все время нарушает баланс, нарушает равновесие. И, соответственно, когда это новое нарушает равновесие, оно создает то, что может быть обозначено как фрустрация – некоторые трудности в отношении того чтобы удовлетворить необходимые потребности по поддержанию своей модели окружающего мира, представления о себе, представления о других людях. Если это представление о других людях ломается, то наступает какой-то кризис.

Например, нарциссический кризис, когда человек двигался всю дорогу в надежде, что он чего-то такое сделает и улучшит себя, а если он себя улучшит, то он действительно станет лучше. А во-первых, улучшать-то можно, но лучше не становишься. И рано или поздно на это натыкаешься, что все эти иллюзии про собственное улучшение – это действительно иллюзии, в чистом виде нарциссическая идея. И то, что является моей задачей, когда я сталкиваюсь в своей работе с таким человеком – это постараться поддержать его действительные размеры, поддержать его в том, что ему не надо себя улучшать – он уже и так живет. Ничего лучше не надо, потому что кроме всего прочего ничего лучше не будет. Все что есть – уже есть в настоящий момент. Только посмотреть на это и обнаружить какие-то свои реальные существующие границы, обнаружить, что есть мое, а что – не мое. Какие мои вещи мне не нравятся, и я их проецирую, отбрасываю на каких-то других людей, мол, это они – враги, мне помешали, а на самом деле это мои трудности. В общем, постепенно разобраться со всеми этими вещами – это и есть психотерапевтическая работа.

Поэтому, с одной стороны, психотерапевтическая работа в гештальттерапии для меня выглядит как работа, которую можно обозначить как общефилософская практика, т.е. поддержка способности человека задавать вопросы себе, окружающим и дальше как-то искать на них ответы, естественно временные – сегодня один ответ, завтра – другой. С другой стороны – занятие, похожее на частное психологическое расследование. Обращается, например, человек по поводу того, что достигал, достигал чего-то, достиг, а радости нет. Что такое? Радость украли. Кто же это украл радость? Соответственно надо обращаться к частному детективу: сперли радость, надо расследовать, где она, куда ее поместили, что за радость была. Проводим дальше расследование и выясняем, что дело не в том, что радости нет, а дело в том, что она не у тебя. Потому что вся идея, связанная с тем, что ты достигал – это не твоя идея, это идея какого-то другого человека, очень близкого, хорошего. Которого ты любишь или любил в какое-то время и как бы разделил с ним эту идею и стал достигать того, что было важно для этого человека. Достиг и в результате единственная твоя радость может быть связана с тем, что наконец-то можно уже не работать, потому что его (этого человека) идею ты осуществил. А результат-то тебе не нужен, потому что это был результат, который был очень нужен какому-то другому человеку.

Второе понимание нашей деятельности – это такое специфическое детективное расследование. Почему я начал с таких общих вещей в отношении понимания деятельности гештальттерапии? Потому что люди чаще приходят к гештальттерапии от практических задач. Например, от задач, связанных с тем, что кто-то из близких людей сошел с ума и попал в клинику, и попытки какого-то его приведения в порядок сумбурны и случайны, и это естественно. И толку от этих попыток особенно никакого. Я, – думает человек: выучусь и смогу помочь таким людям. Или по ряду причин человек оказался связан с медицинской психиатрической деятельностью. Или с деятельностью общей медицины. И спустя много лет, как один из людей, которые приезжали в конце 80-х нас учить, Гай Пети, который всю жизнь был врачом общей практики, к моменту выхода на пенсию сильно разочаровался в медицинской деятельности. Как он утверждал, большинство соматических заболеваний люди организуют как наказание, связанное с тем, что они за что-то себя не прощают. Или кого-то другого не прощают. И можно бороться с последствиями, а можно постараться обнаружить причину. И тогда по его легенде того времени необходимо найти эту самую линию напряжения, найти того, кого человек не простил или за что себя не простил, осуществить прощение. И тогда его соматическая медицина, его сердце оказывается более радостным, чем при попытках лечить симптомы фармакологически.

Я не знаю, какие причины у вас заинтересовываться этим. Думаю, что какие-то личные, потому что если нет личных причин, то тогда в этой области нечего делать. Эта область не является каким-то серьезным бизнесом. В лучшем случае успешный психотерапевт – это такой человек, который не считает карманных денег. Как ребенок, у которого источник карманных денег очень большой. Но как бизнес, из которого можно что-то серьезное делать – это никак не бизнес. С другой стороны, это занятие, которое точно и гарантированно всегда обеспечивает массу интересных задачек, потому что одной из особенностей гештальттерапии, которая является для меня очень важной – это представление об индивидуальности и исключительности каждого случая. На самом деле в гештальттерапии нельзя писать о том, что в том случае если мы работаем с наркоманами, которые в основном употребляют кокаин, то действовать надо вот таким, таким и таким способом. Если мы видим такой текст, то понятно, что этот текст не относится к области гештальтподхода. Потому что определенные химические механизмы у нас одинаковые, но то, что касается психологических структур – каждый раз они индивидуальные. И я в своей практике убеждался в этом много раз. Когда встречал клиентов и думал: вот насколько этот клиент похож на другого моего клиента. Как правило, это была ошибка. Ошибка очень продуктивная, потому что в результате, когда разбирался, то оказывалось вполне возможным на этой основе обнаружить что-то новое, что-то совсем необычное. Тем не менее, обобщение, что с таким человеком действовать таким способом – неправильное.

В том числе очень важной для меня вещью является то, что в рядах гештальттерапевтов точно нет какого-то согласия по поводу работы с разными типами расстройств, разными типами людей. Технического согласия очень немного. Пожалуй, основное согласие заключается в том, что очень важно быть гибким для того, чтобы увидеть что-то новое и по-новому к этому подойти.

В то же время, описание – я как-то сказал, что совсем не важно описание, типология – нет они важны. Потому что они тренируют интеллект. И в этом смысле, когда читаешь тексты относящиеся к другим направлениям психотерапии – это действительно очень хорошая вещь для того, чтобы как-то исследовать некоторые интересные связки, а психотерапевтическое мышление, конечно, очень сильно отличается от бытового мышления. В бытовом мышлении есть сильный моральный фактор, который достаточно резко обрубает какие-то рассуждения. Например, если в бытовом мышлении говорим «вот какой завистливый человек», то за этим вроде уже есть осуждение. И тогда я в чем-то обрубаю отношения с ним. Что вот он нехороший человек – я его осудил. В психотерапевтическом мышлении, слава богу, этот моральный фактор удается минимизировать. В этом смысле если человек завистливый, то это очень хорошо, потому что если человек завистливый, это значит, что он хочет куда-то вперед продвинуться, значит у него достаточно сильная фрустрация, чего-то ему в этой реальности не хватает. Можно посмотреть, чего ему не хватает, от чего оказываются напряжены его потребности, и он все время заглядывает за свои границы, обращая внимание на других. Например, такой особенностью может являться особенность, что данному человеку для того, чтобы контактировать с другими людьми, необходимо находиться в позиции превосходства. Во всех других позициях он просто не разговаривает, а говорит только в том случае, если обеспечена позиция превосходства. Обеспечена по-хорошему: компетентностью, деньгами, властью, соответствующими бумагами, все равно чем, но чтобы постоянно была обеспечена позиция превосходства. Соответственно только в такой модальности он и существует. А если для него самой важно является позиция превосходства, то разговор с позиции превосходства – это показатель того, что у человека есть гиперкомпенсация. Иначе говоря, ему трудно воспринимать свой реальный размер. Когда он сталкивается со своими реальными возможностями, со своим реальным размером, то это является для него тревожным, болезненным и т.д. Поэтому он старается себя одновременно и переоценивать, и реалистически оценивать, отчего возникает эта самая гиперкомпенсация. Тут мы попадаем в зону такого психолога, которого по ряду политических причин другие психотерапевты отодвинули – Альфреда Адлера. А именно, это то, что связано с комплексом неполноценности. И там имеются три основных причины. Я не буду это специально долго развивать. Обнаружив какую-то цепочку, мы можем начать по ней двигаться, а если мы двигаемся по этой цепочке, то осуждать данного конкретного человека за завистливость просто оказывается невозможным по той причине, что я знаю всю цепочку. И если что-то реализуется как такое поведение, то часто это поведение часто бывает вызвано достаточно большим внутренним напряжением у человека.

Дальше то, что касается гештальттерапии. Я еще раз повторю такой важный пункт, что гештальттерапия аморальна. Не антиморальна, задачей не является борьба с моралью. А задачей является минимизировать влияние морали, которая у меня в голове все равно сидит. Я все равно как-то осуждаю. Например, по какой-то причине гетеросексуальную ориентацию принимаю, а гомосексуальную – как-то это все-таки не очень хорошо. Цивилизованный человек, но как-то все-таки нехорошо. Вот уже есть моральное осуждение, которое существует в моей голове совершенно реально. Естественно я не буду бороться, не буду с крестом проклинать, но все-таки есть какой-то элемент. Или еще такие же элементы предубеждения, которых у нас полно. Например, поддержанный всеми средствами массовой информации такой элемент, что мусульмане – опасны. Непонятно как, чем, но почему-то все террористы мусульманами оказываются. Поэтому если приходит человек на терапию и говорит: «я мусульманин», то мне придется встретиться с несколько ослабленной, но все же идеей, что это опасный человек. Или то же самое в отношении пятого пункта – вроде и хороший человек, а еврей все-таки. Оно вроде и ничего, но все-таки как-то беспокойно чего-то. И таких идей у нас очень много. Или вот сейчас в результате двадцатилетней пропаганды открытой или длительной – тайной – коммунисты. О! Какие гады – коммунисты! Среди ночи разбуди, спроси: «Кто коммунист? – О! Гад, конечно!» И в терапии приходится как-то от этих вещей отделываться. Или, по крайней мере, знать вот эти свои заморочки, и быть с ними весьма осторожными. Потому что это ограничения. Если эти ограничения оказываются слишком сильными, то я тогда не могу работать с человеком, принадлежащим, например, к какой-то профессиональной системе. Например, очень не люблю я систему римского права. Значит, я уж точно не буду работать с прокурором, судьей. Иногда адвокат приходит ко мне, но я так, нос ворочу. Не люблю, некоторая особенность. Поэтому очень важно эти свои особенности осознавать. И необязательно переделывать окружающий мир, потому что есть такая идея нарциссическая: «Взять его и переделать». А как-то про себя знать, что не хожу я туда, не надо мне это.

А в процессе терапии получается, что мы оказываемся сближенными с очень разными людьми, с разными убеждениями, разными системами ценностей. И рано или поздно (обычно рано) какие-то наши моральные установки оказываются несколько напрягающимися. Например, встречаются в терапии клиент-мужчина, у которого есть большая затаенная обида к женщинам, и женщина-терапевт, у которой есть такая же большая затаенная обида в адрес мужчин. Понятно, что рано или поздно они начинают действовать, и как заметить и минимизировать воздействие этих причин – очень непростая задачка.

Что еще можно сказать по поводу нашей деятельности. Для меня очень важно, что психотерапия – это совершенно ненужная деятельность. И это очень важно учесть. Наш мир устроен так, что все люди, которые занимаются нужной деятельностью, без которой нам будет просто плохо, живут не очень хорошо. Например, если человек взращивает что-то для еды, которую я сегодня ел, и без этой еды мне было бы плохо, то, как правило, он живет хуже меня. Если человек проводит электричество в эти домики, он живет хуже меня. Если человек обеспечивает канализацию и водопровод здесь, то он живет хуже меня. Все люди, которые делают необходимые вещи, живут в этом мире хуже. Те, кто работают в медицине, тоже это знают. Что в чем более нужной области медицины работает врач, тем он хуже живет. А чем больше он занимается всяким развлекаловом, тем его жизнь лучше. Поэтому та деятельность, которой мы занимаемся, конечно, во многом – развлекалово. И это очень важно осознавать. Не надо считать себя мессией, который освобождает людей от массы болезней. Что мы этот мир улучшаем или еще что-то подобное. Нет, ничего подобного. Мы занимаемся точно ненужной деятельностью. Такой же ненужной, какой занимаются те, кто музыку писал, которую Володя ставил. Абсолютно ненужная. Если бы этого не было в мире, ничего бы не изменилось. Ни травинка бы не шелохнулась. Немножко грустно стало бы. Если бы не было группы «Аукцион», как-то вроде не очень хорошо, жалко. Не так, чтобы они очень нужны были, но как-то вот важны. То же самое случилось бы, если бы не было кучи писателей и вообще художественной литературы в целом. Боже мой! Что бы изменилось? Да особенно ничего не изменилось. Не знали бы мы ничего про дядю Онегина. И что? А что нам дает это знание про дядю Онегина, которое у каждого с детства в голове? Который самых честных правил? Вот вы и знаете, что был такой Онегин – кто такой? У которого был дядя. Мало того, что Онегин придуманный, так и дядя придуманный – полная фигня! Развели вас абсолютно. Не было дяди, не было Онегина! А, тем не менее, это оказывается в голове, оказывается важным. И если бы не было человека, который это придумал, наверное, было бы как-то пусто что ли в этом мире. Чего-то, наверное, не хватало бы. И такой ненужной деятельности очень много. В основном вся научная деятельность (Раздавался стук молотка) Да вот как раз что-то нужное человек делает.  Видите, и раздражает (из-за него было плохо слышно) кучу ненужных. То же самое в отношении автомобилей. Просто несоизмеримо, что идет на техническое устройство автомобиля и на его внешний вид, на его всякие прибабахи, на раскручивание марки, на ля-ля вокруг. Чтобы переместиться из пункта А в пункт Б было вполне достаточно старого автомобиля Форда. Немножко добавить технически и все – как-нибудь доехали бы. То же самое про домик – сколько там всяких излишеств. А так ценны и милы нам эти излишества. И в начале двадцатого века искусство арт нуво, модерн – полностью на излишествах построено. Ведь можно сделать прямую лестницу, безо всяких этих важных поворотов. Можно сделать обычную дверку, да и проще сделать прямоугольную, а не вписывать ее в омегаобразный проем. Сложно? Конечно сложно, но в этой сложности есть что-то важное – отход от философии бедных, от идеологии бедных, от прагматизма.

Основной вопрос бедных: «А что мне это даст?» И тогда я понимаю, что я имею дело с бедным человеком. Не по деньгам, не по имуществу, а по психике бедным. Если человек подходит следующим образом: «Я поеду, я сделаю это, а что мне это даст?» - Понятно, он вырос в бедной среде. Ну ладно, оплачу я работу какого-нибудь действительно очень симпатичного художника, пускай он напишет какой-то пейзаж, вопрос: «А что мне это даст?» Ему надо объяснять, что «через триста лет потомки, которые будут владеть этим пейзажем… Надо будет раскрутить имя художника. Это же будут такие деньги! Такие деньги! Такие деньги!» Вот эта философия бедных – она тянется, тянется, тянется. И тогда часто возникает вопрос: «А действительно, зачем психологическая практика?» Например, гештальттерапия. Ни к чему! Что мне даст – спрашивает клиент работа с вами? Ничего не даст. Точно. Примите таблетку от головной боли и спите спокойно. Все.

Точно так же как ничего не даст, как ничего не дает просмотр фильма – чего вы туда претесь? Прослушивание музыки ничего не дает – чего вы туда претесь? Можно же сэкономить на этом и сделать что-нибудь совсем необходимое для жизни. Только трудно придумать, что.

Поэтому важный момент нашей деятельности это то, что она в чем-то бесполезная. Она действительно во многом для удовольствия. Для удовольствия клиента и для удовольствия терапевта. Так же как все, что связано с культурой. И так же, как все, что связано с культурой, это беспокоит. Потому что мы же не только сказки читаем, где заведомо хороший конец, но еще и всякие книжки, в которых не очень хороший конец. А потом, если разобраться, так он, может, и неплохой конец. Взять, например, такой великолепный хэмингуэевский памфлет против драк, который называется «Прощай оружие». Там молодой военный в госпитале влюбляется в медсестру, у них там красивый роман. У них всякие планы, фантазии о дальнейшей совместной жизни. У нее беременность, что подтверждает его состоятельность как мужчины. А потом она погибает. Ну прекрасно! Нет всего этого геморроя с пеленками, с горшками, с последующими двадцатью пятью годами неизвестно какой жизни, самой разнообразной. Боже мой! Как здорово!

Ну ладно. Не буду вас пугать такими перспективами. Вообще, это такая трагическая литература. Но, тем не менее, мы ее читаем и еще массу таких же вещей смотрим. Смотрим фильмы, которые существуют под таким названием «драмы». Многие любят эти драмы, в результате которых, например, в шекспировском театре со сцены трупы утаскивают. Вот и все, чем заканчивается этот «Гамлет». Вроде бы ничем хорошим не заканчивается, однако как-то мило людям, что-то пробуждает, что-то позволяет отреагировать. Вот и в терапии такая же картина, что иной раз сеанс заканчивается, трупы оттаскивают  и мило как-то. Вроде бы ни к чему хорошему человек не пришел, наоборот, стало понятно, что жизнь его испорчена, и это навсегда. И славно! А и терапевт, и клиент удовлетворенные расходятся, слезы размазывают. Зато хорошо.

Так что то, что касается позитивной психотерапии, мне кажется, что это немножко перебор. Это тоже эксплуатация той же идеи прагматизма. Что мы сделаем изо всякого дерьма что-то полезное. Шел по улице, смотрю. Есть какие-то совсем новорусские, фантазийные заборы – вот пришла человеку в голову идея, как сделать, он так и делает. А есть заборы постсоветской эпохи, когда запретку где-то сняли, люди оттуда поперли кривых рельсов и из них сделали себе забор. А другой – еще что-то попер. В общем, из того из чего пришлось. Это и есть позитивная психотерапия. То есть, тащи всякое дерьмо и делай из него что-то полезное – на худой конец сойдет. Ну ладно, не буду ругать.

Дальше, что касается гештальтподхода. Мы продвигаемся как «от сувенира к сувениру», так от «гештальта к гештальту» - была такая старая песня, я не могу как Демис Русос петь. Когда-то был такой перец. Вот мы, соответственно продвигаемся от гештальта к гештальту, от одной структуры к другой структуре. И эти структуры не зависят от нас, т.е. не мы выбираем, куда нам двигаться. Они появляются, и их появление, закрепление и развитие – это некоторый процесс, который мы можем долго игнорировать, а потом в какой-то момент увидеть: «О! Батюшки! А что же это такое? Как же это получилось?» Долго можно игнорировать, скажем, беременность, но потом, рано или поздно: «Елки! Какой ужас!» Да этот ужас уже месяцев пять назад состоялся. Можно таким способом с фигурами обращаться, а можно стараться обнаружить их пораньше и если удается обнаружить их пораньше, то в соответствии с этим переживание становится не пиковым в какой-то момент, а у нас есть некоторое время подготовиться заметить, обнаружить. Например, обнаружить, что наше тело у всех беременно смертью. Что, правда, все умрут. Нет другого варианта. Живым на небо, по-моему, никого не брали. Есть такая структура, и чего тут в панику впадать? И если живете, значит, у вас есть такой риск. Если есть другой человек, то у вас есть риск с ним встретиться – такой же по силе риск. Лучше бы конечно не встречаться  Но что делать. Я, например, не знаю, в какую группу в следующую трехдневку пойду, сижу, смотрю, есть у меня риск, с кем-то из вас встретиться. Какой кошмар!

Таким образом, то, что касается этих рисков – можно их обнаружить чуть-чуть заранее. И чуть-чуть заранее побеспокоиться и как-то их распределить на те трудности, с которыми нужно оперативно справляться и на те, с которыми справляться необязательно так уж оперативно – придут, тогда и будем разбираться. Вот эта сортировка, ориентировка в тех фигурах, которые возникают – видеть, как что-то становится все более и более важным в жизни человека. Например, все более и более важной и неотвратимой становится какая-то война, или все более важной и неотвратимой становится любовь. Что мы можем сделать? Управлять? – Нет. Мы можем обращаться с этим точно так же как с беременностью – просто не замечать это столько, сколько возможно. Но то, что случится – оно случится.

Эти фигуры, которые развиваются по своим законам – это очень-очень важный для меня пункт. Потому что у людей очень сильна нарциссическая идея, связанная с возможностью управлять собой. Например, управлять своими чувствами. Как управлять своими чувствами? Один способ. Точно так же, как управлять своими выделительными процессами. Я ими точно управляю. Я могу сдержаться и пописать в туалете. Вот, собственно и все управление чувствами, то есть я могу их сдержать и выразить в другом месте. А заменить одно на другое, например, вместо того, чтобы пойти в туалет и пописать, взять пойти куда-нибудь и плевать начать. Не поможет!  Потому что они просто разные. И чувства, которые есть тоже разные, они случаются. И если это чувство случилось то то, что мы можем – это только стараться быть внимательным к нему, потому что чувство само по себе большого значения не имеет – это просто какая-то остановка в процессе развития возбуждения. Но если мы замечаем, т.е. что поезд остановился на какой-то станции, то мы можем предположить, что это за поезд и куда он идет дальше. И поэтому это важно. И этот вопрос, который гештальттерапевты часто пародируют: «Что ты сейчас чувствуешь?» - он особой ценности не имеет, он не про то, что самое главное – это то, что ты чувствуешь. Нет. Если вам нравится то, что вы чувствуете – пожалуйста, а кому-то нравится то, что он думает. Ничего страшного. Важно, что это вопрос приблизительно такой же как «А какая у тебя сейчас температура?» в том случае, если мы имеем инфекционное заболевание. Дело не в ценности температуры, а в симптоматике. Поэтому «Что ты сейчас чувствуешь?» это вопрос о симптоматике.

И вопрос интересный, потому что как раз здесь эти формы, структуры, гештальты могут путаться. Например, человек гештальт страха, какую-то структуру страха, которую он испытывает, воспринимает как гештальт злости. И ту же энергию использует как агрессивное поведение. И когда ты находишься среди агрессивной среды, но более мелкой такое поведение очень удобно, а вот когда ты находишься среди крупных хищников такое поведение очень опасно. Поэтому можно сделать вывод, что если человек достаточно легко приходит в состояние озлобленности вместо страха, то видимо он жил в среде с теми людьми, которые слабее его по каким-то причинам. А если жил в среде, где сильнее, то наоборот, будет склонен скорее пугаться. И не факт, что сейчас та или иная стратегия лучше или хуже. Просто может оказаться несоответствующей той обстановке, той среде, в которой жил человек.

Соответственно наша задача, которая фигурирует в области гештальттерапии и которая связана с творческими задачами – это восстановление творческого приспособления. Творческое приспособление – одно из базовых понятий гештальттерапии. Окружающий мир – это совокупность множества процессов, и обстановка все время меняется. Вчера думали, что же сегодня за день будет, под вечер шторм начался, беспокоились, что сегодня будет дождь. Вышли – хорошая погода. Приспособились к лекции вот таким способом. А если бы был дождь? Начали бы приспосабливаться каким-то другим способом. И испытывали бы по этому поводу дискомфорт. Может быть, завтра случится дождь, и завтра придется как-то приспосабливаться. Речь идет именно о таком творческом приспособлении. Не о возвышенном «Творческом Приспособлении», как, скажем, пошел дождь завтра, и мы пошли вместо этого под дождем на вершину дюны. Вместе спели бы какой-нибудь гимн. Вот такое творческое приспособление. Это не творческое приспособление. Это сумасшедшее отреагирование. У нас напряжение возникло, мы как сумасшедшие и отреагировали. Творческое приспособление означает, что мы начали смотреть – может действительно под деревьями сесть, ах вот нет – с деревьев какие-то клещи падают – не будем под деревьями прятаться, а пойдем в столовую, сдвинем столы, попробуем там сесть, а может быть еще где-то. Как-то, где-то найдем, приспособимся. И те трудности, которые чаще всего бывают у человека, связаны с тем, что ломается творческое приспособление. И вместо творческого приспособления, которое другими словами называется, но очень хорошо описано у Лао Цзы, а тот человек, которого Лао Цзы очень не любит – это Конфуций. Он сторонник правил, ригидных процессов. В одном случае, в соответствии с конфуцианством мы имеем какой-то ритуал, а в другом случае – у Лао Цзы – мы имеем творческое приспособление. Возвращаясь к полемике этих древних философов, ритуал Лао Цзы описывает как начало смуты, как начало разрушения, когда действия вместо того, чтобы быть свободными и творческими (творческими не в смысле крайнего самовыражения, а в смысле творения, как например, что лучше – использовать фаллическую силу в лекции или какую-то другую?) обращаясь к великому и могучему матерному языку, есть два глагола (может существительных?) относящихся к изложению текстов. Данная лекция была в соответствии с этим глаголом, вагинального такого свойства. Во всяком случае, спасибо за внимание, время уже прошло.