Текстовая версия выпуска
Продолжим, а то оставалась бы совершенно незавершенная фигура. Многие вещи я как-то для себя обозначил, и никуда дальше не двинулся, поэтому сегодня продолжу некоторые из них. Ну что же, давайте начнем с некоторых разъяснений, комментариев по поводу предыдущего текста. Один из постоянных вопросов, относящихся к гештальт-жизни, гештальттерапии, которые возникают у тех людей, которые впервые встречаются: «А не является ли это сектой?» Очень хороший вопрос! Он часто возникает у родственников. Может быть, и могло бы быть, если бы в гештальте обучали всех думать одинаково. А вся проблема заключается в том, что если это секта, то скорее секта вольнодумцев. Когда каждому говорят: «Думай, как тебе нравится». Никакого единого плана, как нужно действовать тем людям, которые в гештальте нет. Точно так же как нет никакого единого образа жизни, потому что, прежде всего, стоит принцип релятивизма, относительности. Нет никакого единого набора принципов, который нужно удерживать. Наоборот, наиболее поддерживаемым принципом является следующий: «можно во всем сомневаться».
И в этом большое отличие от других психотерапевтических систем. Потому что в том случае, когда в обществе юнгианских психоаналитиков приходил человек и говорил что-то противоречащее основной концепции Юнга, то Юнг вставал и уходил, потому что он не хотел слышать ничего, что противоречило бы ему. Точно также поступают остальные люди. Приблизительно так же ведут себя в других системах: если кто-то говорит что-то противоречащее – уходят. И в этом смысле они действительно похожи на секту. Здесь – пожалуйста, если у вас другое мнение – это великолепно! Тогда мы можем встретиться, поговорить. Может быть, вы окажетесь правы, и, может быть, ваше мнение будет лучше, чем мое. И в этом есть определенная сложность в отношении обучения гештальт-подходу, потому что люди хотят найти какое-то универсальное оружие, универсальные принципы, которые бы выучить и дальше что-то делать с другими людьми в соответствии с этими принципами. А этих принципов нет. Потому что, сколько людей, столько и разных систем. И каждый раз эта система индивидуальная. И каждый раз, когда я работаю с клиентом, даже если внешне этот клиент похож и классифицируется, как психопат или еще как-то, то все равно то, каким образом у него это устроено – это уникальная индивидуальная постановка. И с этой индивидуальной системой и приходится каждый раз разбираться. Как только речь идет о статистических закономерностях, типа «в семидесяти процентах случаев то… и т.д.» – это неправда. Возможно, статистически это так, но мне, как практику, это мало что дает. Потому что каждый раз, когда я встречаю человека даже с очень простыми вещами, например, с химической зависимостью, алкоголизмом, то все равно там есть и какие-то последствия – результат употребления алкоголя, и кроме этого есть какие-то причины. Так вот какие-то причины всегда индивидуальны. И всегда это как-то по-своему встраивается в систему. То есть человек использует это для чего-то. Для того чтобы расслабиться, используя свойства алкоголя как миорелаксанта. Или, использует другие качества, для того чтобы повысить настроение, или еще для чего-либо. Масса всяких причин. И вот это то, с чем приходиться заниматься отдельно. Это то, из-за чего в других системах, например, у того же Отто Кернберга в «Диагностике личностных расстройств» – вообще нет химической зависимости. Потому что она может возникать у всякого. Может возникать и на невротическом, и на пограничном, и на психотическом уровне. С точки зрения, кстати, совершенно психоаналитической в зависимости нет специфики.
Поэтому то, что касается гештальт-подхода, для того, чтобы это тянуло на секту, нужно чтобы были какие-то устойчивые правила, устойчивые принципы, относящиеся к рассмотрению различных систем. Надо было бы, чтобы мы знали, куда это все идет. А проблема в том, что это какая-то секта «незнаек», потому что мы не знаем, куда это все идет, как развивается, не знаем, что это. Можем только предполагать.
…вопрос из зала
Да и вот тоже. Потому что нет цели как-то менять мир. Не дай бог его менять! Наоборот, лишь бы он оставался стабильным какое-то время. Мы тогда можем как-то приспособиться, да и жить некоторое время. Поэтому насчет секты тут как с точностью до наоборот. Скорее это разрушение любых вариантов сектантских идей о том, что мир устроен так или он устроен так. В гештальт-подходе, как минимум, подразумевается, что если ты считаешь, что мир устроен так – то это ты считаешь, что он устроен так, а рядом другой человек – он считает по-другому. И изволь относиться к нему с уважением, к тому, что он считает по-другому.
В принципе сложно. Никто никого не удерживает, никакие идеи о том, как надо жить или как не надо жить, не проводим. А что же собственно происходит? А это как раз про власть формы. Происходит следующее. Происходит некоторое распознавание тех процессов, проводником которых и является человек. Откуда эти процессы взялись? – Мы можем исследовать. И вполне возможно, что какие-то процессы, которые он осуществляет, могут быть описаны через сценарий его жизни, который запущен вместе с его именем, которое ему присвоили для того, например, чтобы этот человек выделялся из рода. Например, предки все Иваны, Саши и Сережи, потом вдруг бац! – Эдуард! Понятно, что в имени Эдуард такое послание, что, мол, иди отсюда, мы тут живем плохо, а ты найди себе какое-нибудь место так, чтобы жить хорошо. Вот человек как-то и пытается организовать свою жизнь так, чтобы жить хорошо. Но при этом он обязательно привязан к этим своим Ваням да Сережам, потому что они являются фоном, потому что фигура без фона не существует. Всегда существует какой-то фон. И в осуществлении этого намерения у него одновременно сзади будет отягощающий груз, потому что без этого груза нет намерения.
И в этом смысле очень сложно выбирать какой-то путь, который является хорошим и правильным. Например, в советский период, когда я еще не был знаком с гештальт-подходом, а работал как психотерапевт общего профиля, коллеги пригласили меня поработать в соседнее здание – онкоцентр – с онкологическими больными на терминальной стадии, для того, чтобы убирать депрессию. Нормально – можем и депрессию убирать. Депрессия, правда – уменьшается, только человек от этого быстро умирает. И вопрос – хорошо ли это, что он умирает или плохо. А вот скорее хорошо, наверное. Потому что если у вас есть ваше рождение, то у вас есть и ваша смерть. И лучше, чтобы она была комфортной, удобной, возможно с хорошим настроением. Потому что умираете вы не, потому что болеете, а потому что живете. Это болезнь оказывается дополнительной. И в этом смысле, в отличие от четкой медицинской установки, когда мы знаем, что человека надо лечить, в нашей работе это часто совершенно не факт. Потому что то, что касается невротических симптомов – это наверняка некое приспособление в его жизни. И возможно, что это самое лучшее приспособление, которое он нашел на тот период. А сейчас просто нужно это приспособление как-то подремонтировать, подреставрировать для того, чтобы жизнь его стала более подходящей (адекватной) современным условиям. И все.
Например, в начале века была эпидемия истерических расстройств. А сейчас хорошую истеричку найти, для того, чтобы показать в клинике – это целая проблема. А в начале века это было повсеместное, социально приемлемое, нормальное поведение. Зато в наше время: уже и несколько конференций было, и вообще основная тема конца двадцатого века – это нарциссические расстройства. Потому что они являются самыми обычными. И они являются нормой жизни. Хотя, конечно, нарциссические расстройства, нарциссические психопатии присутствуют в описаниях, но, тем не менее, они вполне подходят для повседневной жизни. Когда я сам себя самосовершенствую, когда я себя улучшаю. Такой, какой я есть, я не очень хороший, и мне нужно приложить усилия для того, чтобы улучшить себя и стать другим. И вся цивилизация, которая у нас построена – нарциссическая. Она построена только на том, что мы себя улучшаем. Вот только остановиться в этом процессе «улучшения себя» иногда бывает очень сложно. И мы продолжаем себя улучшать далее и далее. Вот например… Да, нет. Я сейчас про нарциссизм начну. Подождите, давайте не будем про нарциссизм. Стоп.
Потому что я хотел дать комментарии к вчерашней лекции. Просто поставим такую памятку, что дальше про нарциссизм, как ведущее расстройство, которое у нас есть. Что важно в отношении этих расстройств: и истеричности и нарциссичности и так далее – стерильных людей нет. Норма это просто баланс – так, чтобы ничего особенно не выпячивалось. Чтобы было и то, и другое, и третье. Вот и все, что есть норма. Есть в ней и шизофренический элемент. Если вы на свою жизнь посмотрите, то обнаружите в ней много странноватых мыслей, вещей, событий и т.д. Есть и элементы, связанные с депрессией и манией, потому что иной раз возбуждаешься, и несет куда-то, а иной – тоска охватывает. Есть элементы, связанные с нарциссизмом, с тем, чтобы достигать чего-то и переделывать себя совершенно по-другому, и делать из себя все более и более лучшего – такого великого человека. Все эти вещи у нас есть. И просто когда они все сбалансированы и присутствуют в нашей жизни постоянно, то это и есть нормальное развитие. А когда что-то одно начинает двигаться очень интенсивно, а на остальное мы забиваем, забываем про развитие остальных вещей, тогда у нас и начинаются всякие перекосы, проблемы.
И тогда получается, что моей задачей является не остановить какое-то патологическое развитие, потому что остановить его – это только хуже – вместо одного патологического развития будет другое патологическое развитие. Как-то перед началом моих активных поисков психотерапевтического направления, когда я еще работал в центре психического здоровья, это были 80-е годы, то у нас было следующее интересное развлечение. В психотерапевтической работе это называлось замещение симптоматики. Это наблюдалось при симптоматической работе. Например, есть у нас фобические расстройства, мы с ними поработали как следует, и они стали навязчивостями, навязчивыми ритуалами. Поработали с навязчивыми ритуалами – вылезло истерическое расстройство. Можно так описать этот процесс: с одной стороны шишку вдавливаешь, а она в другом месте выскакивает. Очень забавное развлечение. Сегодня – один человек, через месяц – совсем другой человек, с другим набором расстройств. Это было чисто симптоматическое лечение. Эффективное, но при этом то напряжение, которое человек реализует в форме невротического симптома, никак не затрагивалось.
Это психотерапия?
Психотерапия конечно же. Когнитивно-бихевиоральная психотерапия. Симптоматическое направление. Если у человека есть, например, задача не заикаться – пожалуйста, пускай писается. :) Простая тема – обучим его не заикаться. Но внутреннее напряжение останется – будет разряжаться другим способом. То, что касается симптоматической работы, связанной с этим же самым нарциссическим идеалом здоровья. Здоровье это некоторый нарциссический идеал, потому что понятное дело, что мы состоим из физиологических систем, в которых существует нормальный баланс, а если есть нормальный баланс, то есть все предпосылки, для того чтобы этот баланс был нарушен. На самом деле, сколько в нас здоровья, столько же в нас и болезни. И в этом смысле, чем больше здоровья, тем более сильно и интенсивно могут развиваться болезни.
Это еще одна из особенностей, потому что человек с достаточно интенсивной физиологией, как правило, и болезни получает точно такие же – быстроразвивающиеся, с которыми достаточно трудно справиться. У сильного человека и болезни сильные, вопреки мнению. Нет. Слабость, сомнение – это всегда хорошая вещь, потому что они позволяют взять некоторый тайм-аут и посмотреть на то, что происходит, а не сразу кидаться в свою жизнь, для того, чтобы что-то в ней менять. Мы же не знаем, что будет в результате этой перемены. И вполне возможно, что в ряде случаев лучше принять некоторый факт наличия у себя какой-либо болезни, чем бороться с ней таким способом, который приведет к смертельному исходу. Это, кстати, тоже достаточно частый случай. Сейчас уже существует довольно большое количество болезней (это уже из медицинской области), лечение которых тяжелее, чем их симптоматика. Понятно, что это лечение стоит больших денег, и поэтому люди, у которых есть большие деньги, лечат весьма трудновыискиваемые болезни, весьма дорогостоящими препаратами, с очень плохими последствиями для своего организма. Это та картинка, которая сейчас присутствует. Я мог бы конечно сейчас конкретные примеры приводить, но нет смысла.
Отношение к человеку как к совокупности процессов позволяет другому взглянуть на традиционную систему воспитания, систему подчинения функции Id, функции Personality в определенных случаях. Основная задача ребенка вначале – это взять под контроль свое возбуждение. Потому что вначале это возбуждение неструктурированно, генерализованно: радостное возбуждение охватывает ребенка целиком, горе охватывает целиком. И задачка – немного отодвинуть это тотально охватывающее переживание, и тогда в эти доли секунды могу существовать я. Я, как тот, кто сомневается, кто выбирает, кто видит и то, и это. Задачей является подчинить эту бешеную лошадь, которая нам дана с рождения. Ребенок с рождения и пытается это сделать. И в начале младенчества его охватывают неудержимые слезы или такая же неудержимая, бешеная радость. И если ребенку не удается с этим справиться, то мы получаем ту самую гипервозбудимость, которую американцы – они сейчас все типы психических детских расстройств свели только к аутизму, потому что аутизм звучит очень хорошо – и из политкорректности и слабоумие и избыточное возбуждение проще обозначить как аутизм.
И мы все время пытаемся справиться с охватывающими чувствами. За счет чего мы справляемся? За счет того механизма, который на более поздних этапах обозначили как патологический механизм – за счет расщепления. Но за счет того, что в данный момент ребенку дискомфортно у него и начинается такой неудержимый плач, но при этом ему уже больше двух месяцев и он реагирует на присутствие мамы. И тогда он фиксирует взгляд, концентрируется и немножко удерживает эти неудержимые проявления дискомфорта. Потому что эти неудержимые проявления являются неконструктивными. Это просто сброс некоторого напряжения, вот и все. А в том случае, если ребенок концентрируется, то тут есть возможность переждать и не получать дополнительного дискомфорта от плача, от дополнительного болтания руками и ногами и т.д. есть возможность как-то справиться с возбуждением за счет расщепления. Потому что возбуждение то есть, но одновременно есть и какое-то удовольствие, какой-то позитивный фактор оттого, что глаза ребенка фокусируют маму.
И эта ситуация с позитивным расщеплением позволяет нам справляться. И по сути дела, этих расщеплений множество, когда можно уже и убежать откуда-то, но я все-таки остаюсь и т.д. – из всех этих двойственных ситуаций и образуется сетка, которая и составляет основу внутреннего мира человека. Потому что потом, после того как пройдет где-то шесть месяцев, ребенок уже может апеллировать не только к присутствующей маме, но и к ее образу, символам, которые есть, еще к чему-то. Т.е. у него во внутреннем мире уже есть объект, который его успокаивает, уже существует «внутренняя мама». И таким образом, в мире потом образуется все остальное как некоторый внутренний мир, в котором выращивается много, много, много таких объектов, отношений, систем. Они очень интересно работают.
Например, приезжаем мы на новое место и в течение полудня ходим в незнании, где чего. А потом – раз и устроилось. А как обустроилось, за счет чего? А за счет того, что у меня появилась какая-то внутренняя карта. Она может быть очень странной, но я знаю, что если пойду по этой дорожке, то попаду в это место, а потом пойду туда – и попаду к этому месту. Что интересно, что на этой карте появляются еще какие-то места, в которых я даже не был, но я уже приблизительно знаю, в какую сторону мне надо идти, чтобы попасть в это место или в это. Т.е. как-то во внутреннем мире появляется карта этой местности. Появляется карта отношений. Оказываетесь вы в группе, вроде бы ничего не произошло: взглядами немножко обменялись, сказали несколько слов, не относящихся к делу, а вроде бы уже начинаете понимать: на этого можно в этом случае положиться, здесь лучше не подходить и т.д. Карта уже простроена, во внутреннем мире уже что-то существует.
Для меня это понятие «внутреннего мира» очень важное. Оно очень простое и сугубо материалистическое. Это не мистика. Это некоторая модель того мира, фона, в котором я нахожусь, как фигура. И эта модель присутствует постоянно. И моя постоянная работа – это как-то ее обновлять, переписывать, исправлять что-то, доделывать. И там существуют какие-то более устойчивые принципы, пункты, и менее устойчивые. И менее устойчивые я переписываю легко, без особых вопросов. А более устойчивые я стараюсь не переписывать, потому что меня самого и нет – я, по сути, и есть владелец этой системы. Я существую просто как отражение в своем же внутреннем мире. Я просто отражаюсь в элементах моего внутреннего мира. И поэтому некоторые его элементы совершенно не подлежат никакому изменению, потому что они базовые. И если они меняются, то тогда меняюсь и я, и меняюсь очень сильно.
И поэтому, в моей психотерапевтической работе, работа с фоном может быть не очень заметной – но она очень важная. И очень интересно, когда в этом самом фоне обнаруживается какой-то объект, который оказывается невозможным. Который оказывается невозможно изменить. Например, когда женщина 32-х лет рассказывает о том, что она должна очень о себе заботиться, жить и быть очень осторожной, потому что если она этого не будет делать, то у нее умрет мама, потому что у мамы есть только один смысл жизни – это она сама. Интересная тема. Начинаем дальше немножко выяснять про маму. И действительно, все, что эта женщина рассказывает – только о том, что мама живет полностью ею. Ни о какой собственной жизни мамы она не рассказывает. Ну и дальше задачкой является каким-то образом все-таки объяснить, что вообще-то мама жила до ее рождения и ничего – не умерла. Поэтому, соответственно, если ее не будет, то она дальше тоже будет жить. Эта мысль вызывает совершенно бешеное возмущение: «Как же так?! Как такое может быть?!» Да может. Нормально. Ничего страшного. Взрослый ребенок – это самостоятельный человек. Ну да, конечно, если что-то происходит, то это может огорчить, но в принципе, все самостоятельные, отдельные люди. Дальше я даю следующую задачку, для того чтобы это исследовать: формулирую из ее же слов высказывание, которое обозначает раздел между ней и мамой. Она это высказывание произнести не может. Вот и отлично – нашли. Ведь взрослый человек, физически произнести фразу точно может, артикулярный аппарат – все нормально развито. А она этого сделать не может. Значит барьер тут у нас чисто психологический. Преодолевать ли его? Да я не знаю. Мне даже не особенно интересно, преодолевать его или нет. Важно, что его уже увидели, я увидел, и она увидела. Можно и преодолеть, если я сторонник того, чтобы преодолевать какие-то сопротивления. Но мне важнее то, чтобы это было заметно, видно.
В нашей реальной жизни существует большое количество такого рода запретов, психологических барьеров, которые не пускают нас, которые не дают нам возможность изменить свою жизнь. Хороший пример из одной из одесских групп. Женщина жила во Львове и жила, в общем, тяжело. Возраст у нее за пятьдесят лет. И, типа, что уже теперь светит? Но сохранилась у нее мечта, чтобы хорошо замуж выйти. Сама уже понимает, что нет, уже пятьдесят лет и т.д. Дальнейший путь в индивидуальной, групповой терапии был длительный, и где она сейчас? Она замужем и живет в городе Кливленде. Рядом с кливлендским гештальт-институтом.
То есть, если человек чего-то достигает, то он этого достигнет. Но тут есть одна ловушка. А ловушка заключается в следующем. Если я достигаю какой-то цели, то я точно достигну того, чего достигал. А если я стараюсь следовать своему пути, своему развитию, то тогда я получу то, что мне суждено. Если я достиг того, чего достигал, то тогда все прекрасно, только это может, в конце концов, оказаться совершенно не моим. И тогда в славном городе Кливленде жизнь будет совершенно невозможна. Вроде бы я себе замыслила это, а зачем оно мне? И люди достаточно часто ставят какие-то цели, потому что при достижении цели есть определенный ажиотаж, возбуждение, и оно важно. А потом достиг – и что? Поскольку большую часть своей жизни я работал в науке, то мне часто приходилось сталкиваться с результатами защит – кандидатских, докторских диссертаций. Но, как правило, это даже не то чтобы большое счастье для человека, а депрессия. В одном случае, если это кандидатская, то месяца два-три. Докторская и побольше может длиться. Потому что все – цель достигнута, и что? Да, в общем-то, ничего. Это действительно достаточно тяжелое переживание.
Если коротко попытаться обозначить ту цель, которая может быть, с некоторой натяжкой, ведь она не всегда может быть. Самый главный принцип – это принцип релятивизма, относительности. И поэтому эта цель может быть не самой главной. На втором месте та цель, которая касается поддержания естественного развития человека. Что, собственно, с ним происходит? Что он делает? Например, если этот человек достаточно воинственный по складу, борец. А пытается как-то себя укоротить и сделать из себя ангела. И получает внутреннюю борьбу, занятие на всю оставшуюся жизнь. Потому что тем людям, которые вокруг или ему самому понравился какой-то ангельский образ – вот и пожалуйста. Со всем ангельскими чинами, т.е. с тем, что агрессию не проявлять ни в какой форме. Ни в форме прямой агрессии, ни в форме сексуальности. И так все хорошо запаковать, чтобы ничего не было. Запаковывать-то можно, только тогда бесконечная борьба самого с собой. Понятно, что эта борьба в душевных переживаниях приводит к депрессии. В переживаниях физических – к телесному напряжению. Вот и получается человек, который не реализует то, что у него есть. А если бы он это как-то реализовал, будучи тем, кто он есть, то тогда было бы хорошо и ему и окружающим.
Задачей, скорее всего, является поддержать естественное развитие. А для другого человека, который старается наоборот, потому что решил, что самое важное это конкуренция, продвижение и т.п. А это точно такая же борьба с его собственным складом. И в результате этой борьбы он также оказывается в той же самой депрессии, только несколько другого характера – более истощенной, астенизированной. Потому что пытается вести себя не тем способом, которым нужно. Как в мультике «Ледниковый период» мамонтиха, которая воображала, что она опоссум и пыталась залезть на дерево. Это то, что очень часто встречается. Человек по какой-то причине решает, что он, например, такой могучий, что для него нужно много любви, и он и тут любит, и тут любит, и тут любит. И будет пытаться поддерживать все эти отношения. Или наоборот решает, что чтобы жить правильно, нужно чтобы только одна любовь была, и поэтому, как только от этого человека отрывается, так значит дальше поле борьбы, чтобы ни с кем, никогда, ничего, никак и т.д.
Что касается пути. Откуда мы его знаем? Да мы особенно его не можем знать. Мы можем его определить. Сам по себе термин «Дао» чаще всего переводили как «путь», «форма в развитии». А «гештальт» переводили как «форма», «структура» и т.д., но по сути то же самое – существует только форма в развитии. Каждая незавершенное действие стремится к завершению, вот тут на язык просится эффект Блюмы Вольфовны Зейгарник, у которой я писал курсовые работы. Она в то время была профессором московского университета. А когда исследовала этот закон, она была аспиранткой Курта Левина. И этот закон Зейгарник – один из важных способов осмысления гештальтистской работы, когда некоторые действия, которые незавершены, оставляют после себя напряжение. Напряжение, которое сохраняется и в телесной области, напряжение, которое отражается в разных местах, в том числе и в более напряженном «подгонянии» себя в мыслях или наоборот – остановках. В общем, избыточное напряжение. И для того, чтобы это избыточное напряжение ушло, важно какие-то действия завершить. Чем больше мы накапливаем незавершенных действий, тем больше у нас остаточного напряжения. К таким незавершенным действиям относится, в соответствии с достаточно топорным, грубым пониманием, какие-то незавершенные расставания: расстался с человеком, а до сих пор не уверен, расстался или нет. Какие-то незавершенные объяснения: надо было что-то объяснить, а осталось необъясненным. Неотреагированные ссоры, когда оставляешь про себя эту злобную агрессивную реакцию, потому что ее неприлично реализовывать, и дальше ее никак не реализуешь. И гештальтисты, которые к этому закону относятся очень уважительно, часто работают только в этой манере. В том, чтобы обнаружить какие-то незавершенные гештальты и их, соответственно, завершить. Хорошо это или плохо? Я не знаю. Это просто то, как люди умеют работать. Это определенный стиль и в отношении нашей подготовки в институте Фрица Перлза это был очень важный стиль. Стиль, относящий к работе в монодраме, или как ее называют менее пафосно – работе со стульями. Когда мы на стул высаживаем какое-то качество или какого-то другого человека и доводим до логического завершения какой-то диалог, для того, чтобы разрядить напряжение. Вполне нормальный способ работы. С моей теперешней точки зрения, сам по себе такой уж абсолютной ценности не имеет, потому что разрядка напряжения не является конечным итогом. Но в целом за счет того, что позволяет вам сделать что-то, чего вы в жизни не делаете, позволяет расширить, продвинуть, развить людей. Позволяет что-то добавить в отношении свободомыслия. Потому что в ряде случаев тому другому человеку, который сидит на стуле, я возразить права не имею, а тут вдруг раз – и возражаю. Или наоборот – не имею возможности признаться в любви, просто потому что человек умер. А тут я могу это как-то сделать, и это расширяет мой диапазон, диапазон моих мыслей. Потому что о некоторых вещах страшно подумать: как они друг с другом начинают соотноситься, а потом смотришь – да нет, ничего: оттого, что две эти вещи оказались рядом, наоборот, оказалось совсем неплохо.
Что еще важно сказать по поводу «секта ли гештальт?» Гештальт образовался в шестидесятые годы, когда жизнь менялась очень быстро, и эти изменения нужно было поддерживать. Изменения были то в одну сторону, то в другую, когда было много хулиганствующего экстремизма, который назывался тогда экзистенциализмом. И это тоже был симптом развития, когда люди получили какую-то свободу. Когда все военные события в цивилизованных странах отошли на второй план – после второй мировой войны трудно себе представить, чтобы Германия с Великобританией начали бы сейчас воевать, это как-то не очень вяжется. И на этом фоне энергия, которая была до этого направлена одним способом, оказалась не у дел, и поэтому находила свое выражение в студенческих бунтах в переворачивании автомобилей и т.д. И в это время и возник гештальт-подход, как способ воспитания свободомыслия. Свободомыслия, но не свобододействия, т.е. прежде чем делать, стоит подумать. А внутри себя, в своем внутреннем мире – пожалуйста – фантазируйте как угодно! Хоть вы по тысяче раз кого-нибудь убивайте. В реальности – не надо. А в мыслях – пожалуйста. Как на пленке Фрица Перлза, когда он предлагает клиентке, которую сильно достала мама, он предлагает: «Ну так убей маму». Понятно, что это предлагается не в реальности, и только очень сильно нарушенный человек будет осуществлять это в реальности. Это показатель неадекватности. А в фантазиях можно попробовать, можно это даже проиграть со стулом – пожалуйста. И чего тогда будет? Опять-таки, на пленке видно, чего будет: вначале выходит агрессивный импульс, а потом на смену ему приходит другой импульс. Потому что было накопленное напряжение, ненависть, которая на самом деле заслоняла любовь. Выбросили эту ненависть, а вот у нас и доступ к любви образовался. И мы можем уже с этим работать.
Потому что поведенческие проявления человека довольно бедные и возможность осознания тоже исчерпана. В поле внимания могут находиться три объекта, которыми мы как-то можем оперировать, как доказано экспериментальным путем. В кратковременной памяти тоже известно, сколько может объектов, понятий содержаться. Т.е. возможности у нас не такие уж и большие. И поэтому если эти возможности заблокированы каким-то аффектом, то дальше мы не чувствуем. И, соответственно, эта женщина к маме чувствует напряжение, потому что чувствовать ненависть она не может, а раз она не может позволить чувствовать ненависть, то и любовь уж тем более не может. Все заблокировано. Для того, чтобы это прошло, нужно чтобы было разблокировано одно чувство, другое, а потом уже что-то реальное и обнаружится. Вот только важно не путать фантазию и реальность.
И в этом смысле для меня в основе гештальт-подхода лежит концепция реальности, реализма. Она присутствует в очень многих законах. И хотя многие гештальтисты ее не разделяют в силу разных собственных мировоззренческих установок: у кого-то они достаточно идеалистические, кто-то достаточно религиозен, кто-то наоборот сильно атеистичен и т.д. Но вообще существует некоторая реальность: что-то, что я могу исследовать, что определяет, обуславливает мою жизнь. И говорить, материальна ли эта реальность или это совокупность идей – это уже второй вопрос. Важно, что есть эта опора – реальность. И для того, чтобы нам получить какие-то изменения, один из наиболее важных законов в гештальт-подходе это закон, связанный. Как бы его сформулировать по-правильному. Закон, связанный с тем, как измениться. Люди очень часто говорят: «Я хочу измениться, я хочу вот этого, этого, этого». А для того, чтобы измениться, нужно определить, где я нахожусь, как бы оттолкнуться от дна. Для того чтобы бросить пить с самого начала нужно понять, усвоить, обнаружить, что я алкоголик, что я сам не руковожу этой своей потребностью, а это потребность руководит мной, признать свое бессилие перед этим. Это один из законов. Для того чтобы оказаться вместе с кем-то, важно как следует прочувствовать, что я один, или я одна. Люди часто убегают от этого чувства, от того, чтобы обнаружить эту реальность, в которой они находятся. И в этом очень часто бывает нужен и полезен психотерапевт. Потому что человеку часто бывает страшно сталкиваться с обстоятельствами своей жизни. С теми реальными болезнями, которые у него есть, с той жизненной, семейной ситуацией, которая у него есть, с той внутренней ситуацией, которая у него есть. И в этом точно бывает нужен другой. Причем другой какой-то нейтральный. Здесь не помогут ни друзья, ни близкие родственники, потому что они заинтересованные лица, они те, кто заинтересованы в вашем изменении. А психотерапевт здесь полезен именно своей нейтральностью. Чисто нанятая фигура, которая не имеет в вас никакой корыстной выгоды. И тогда, если действительно этой корыстной выгоды у психотерапевта нет, почему в этическом кодексе так специально и обозначено отсутствие корыстных побудительных мотивов в работе, то тогда вы можете пользоваться его помощью для того чтобы с опорой на другого человека подойти и обсудить какие-то страшные, пугающие вещи, обстоятельства, которые являются присутствующими сейчас, в данный момент реальности.