Лекции в Уфе 1

Сегодняшняя лекция, это некоторый рассказ об одном из важных теоретических построений в гештальт-терапии (гештальт-подходе), а именно, о том, что обозначается, как контакт-граница, о тех событиях, которые происходят на границе контакта, о том, каким образом эти события отражаются в формах разного описания циклов контакта, и т.д. То есть, то, что в первую очередь касается понятия «контакт-границы».
Это понятие впервые наиболее подробно было представлено во второй книге Фрица Перлза это «Возбуждение и рост человеческой личности», которая, как известно, была написана Полом Гудманом, поэтому там в оригинале три автора: Перлз, Гудман и Хефферлайн. В русском переводе Хефферлайна вообще потеряли, потому, что он потом больше нигде не фигурировал, и поэтому, в общем, решили, что он не особенно нужен. И действительно, в этой книжке он особого участия не принимал, а по сути эту книгу писал Пол Гудман по мотивам лекций, рассказов, бесед с Фрицем Перлзом. За что получил (я уж не помню точно) какую-то сумму, ну порядка тысячи долларов, что было, в общем, нормальной такой литературной работой, литературой обработкой текста. До сих пор эта книга считается такой основной теоретической книгой в области гештальт-терапии и во многих организациях, в частности в англоязычных организациях ее так шутливо называют библией гештальт-подхода. Вот, вроде бы, базовая такая книга.
Есть несколько вещей, которые являются достаточно важными положениями из этой книги, которые довольно непросто… то есть вроде они простые, но их может быть понять не так просто. Одно из этих положений следующее: «я» – это феномен границы контакта. «я» находится не где-то, оно не расположено в каком-то определенном там месте, оно не интегрирует опыты, в общем «я» - это просто феномен границы контакта. То есть, тот самый феномен, который разделяет «мое» и «не мое», внутренний мир и внешний мир. То есть, определяет, что является мной, а что не мной, то есть вот это мой опыт, а вот это мне рассказали. Казалось бы, какой простой вопрос: отделить опыт от рассказа – ну, не такой уж и простой. Сколько раз в работе с людьми с большим трудом приходилось отделять реальный опыт воспоминаний детства от того, что рассказывали человеку о нем, потому, что это точно путается. И, в результате ребенок рассказывает какой-то опыт, то есть, взрослый человек рассказывает какой-то опыт, который ребенок просто не мог получить, потому, что слишком ранний этот опыт, не было еще кому его получать, но потом, эта ситуация была описана родителями, и, соответственно, интегрирована как такой вот внутренний опыт ребенка. И стала, соответственно, «мной». В этом смысле «я» находится в том месте, где в настоящий момент происходят основные события. А какого рода это могут быть события? Это могут быть передвижения из внешнего мира во внутренний мир и из внутреннего мира во внешний. Вот там, где какие-то такие события, деформации происходят, там, где границы меняются, вот там, собственно и находится.
Опять-таки, как это можно проиллюстрировать: в том случае, если я прищемил палец дверью, то все мое «я» находится в этом пальце, а в других местах его и нет вообще. Ни детства там, ничего вот этого такого и нет. Вот, если я сижу и вспоминаю о своем детстве, то мое «я» находится там, в процессе этих воспоминаний. То есть, отделяя меня сегодняшнего от воспоминаний о том, какой я был тогда, и т.д. Иначе говоря, «я» это не какая-то структура, а это процесс. Процесс, в котором «я» все время как-то восстанавливается. А может и не восстанавливаться, может быть и потеряно, и вовсе не обязательно человеку все время свое «я» ощущать. Уж индивидуальность моя точно не нужна, например, после того, как проверили билет на самолет, в общем, кто собственно летит, уже значения особого не имело. Ну, просто единица под названием пассажир, вот и все. Это было важно и для окружающих и для меня. Мне тоже, в общем-то, не было очень существенно, что это именно я лечу на самолете. Я не могу сказать, что я от этого испытывал какие-то специальные ощущения: вот, радовался, например, что лечу на самолете. Но другое дело, если бы я это делал в первый раз, то тогда, наверное, это для меня было бы большим событием, я бы думал: «О, я лечу на самолете!» Иначе говоря, «я» существует не всегда, а как бы восстанавливается. То есть «я» это некоторая постоянная работа. Эту работу можно делать, а можно как-то и без нее обходится, особенно, когда делаешь какое-то обычное действие. Например, какие-то утренние действия, связанные с тем, что бы умыться, одеться в основном не требуют присутствия «меня», особенно, если как-то одежда подготовлена, понятно, чего собственно одевать, и ладно. То есть «я» это не то, что есть всегда, а «я» это то, что каждый раз вырабатывается в ответ на какие-то требования среды.
Дальше, в чем же заключается основная работа вот этого самого «я»? Основная работа это как раз по разделению: что является моим, а что является посторонним, то есть не моим. То есть что я принимаю, а что я отвергаю.
И тогда работа «я», или как это обозначено в книге «Возбуждение и рост человеческой личности», «ego-функции», вот такое название приобретает тогда вот этот термин «я», в том, чтобы что-то или принять или отвергнуть, идентифицировать: ну, да, это мое воспоминание, или отвергнуть: нет, это мне рассказали, и положить а какой-то другой отсек. Или, например, мне в салоне предлагают леденцы, и, в общем выбор какой, да? Либо условия внешней среды: мне предлагают – значит надо брать, либо: что-то неохота мне этот леденец – и отказаться. Вот в этот момент как-то минимально появляется «я», и проделывает эту работу: то ли автоматически берет, или не автоматически, а с радостью; то ли автоматически отвергает на всякий случай, а потом можно и пожалеть: что-то я отверг не вовремя. Вот, собственно эта работа постоянно и проводится. А из чего же выбирает тогда вот эта самая ego-функция? Она выбирает из тех влияний, которые были условно поделены на «id-функцию» и функцию «personality». В функции «id», как предполагали Перлз и Гудман находятся какие-то мотивационные структуры, какие-то желания, в общем, все энергия принадлежит функции «id». То есть, если мы что-то хотим и что-то делаем, то это реализация, этой самой функции «id». А с другой стороны, есть функция «personality», то есть что мы знаем, что надо делать. Например, я знаю, что мне надо эту лекцию рассказать, потому, что, вроде как договорились. А вам надо ее выслушать, и, в общем, можно особенно к функции «id» не обращаться, а остаться в функции «personality», ну мы же знаем, в общем – серьезные люди: я всерьез попытаюсь рассказать, ну, а вы, всерьез попытаетесь прослушать. Все хорошо, только тогда энергетики будет маловато. Как-то, чтобы не заснуть ее хватит, но в общем, скорее всего, ничего не останется. А вот если эту лекцию каким-то образом удастся снабдить примерами, которые бы как-то затрагивали и меня, и вас, если, соответственно, удастся добавить в этот рассказ не только того, что от ума, но и чего-то, что связано с чувствами, то тогда, конечно, это и запомнится лучше, и будет интересно для меня. А мне очень важно, чтобы было интересно, потому, что я как-то стараюсь с годами делать все меньше тех вещей, которые мне неинтересны. Ну, просто это некоторая такая общая политика: то, что интересно – делать, а то, что неинтересно, как-то и не делать. Чего и вам желаю. В Новом году, кстати – скоро будет.
Дальше, то, что касается нарушений, а в чем же они могут заключаться тогда, нарушения в работе этих самых функций? Они могут заключаться в том, что вот эта самая «ego-функция» (то есть тот самый тумблер, который переключает: «да – нет», «мое – не мое», и т.д.), в какой-то момент заедает. И когда он заедает, он дает слишком много реакции со стороны, например, желаний, то есть со стороны «id-функции». Что тогда получается? Что мы видим в рисунке поведения человека? Мы видим, что человек очень сильно начинает игнорировать разные социальные правила, ведет себя как-то слишком уж необычно. Что мы видим? Ну, например, скажем, один из известных таких, ну, как сказать… здесь сложности в терминологии, потому, что я боюсь, что если я буду говорить терминологические вещи, то они будут не очень понятны – такие психиатрические. Ну, как бы с одной стороны, этот человек известный шизофреник очень. С другой стороны, он шизофреник – он не больной, потому, что в этой болезни есть разные этапы: есть этап, когда болезнь движется, а есть этап, когда у нас что-то отпало, и есть просто дефекты. Дефект не является болезнью. Например, у человека может как-то сильно испортиться нога (например, какая-нибудь опухоль), ногу взяли отрезали. Это болезнь дальше, когда нога отрезана? Нет. Это дефект. То есть человек может дальше быть совершенно здоровый, но без ноги. То же самое относится и шизофреническому дефекту, то есть, соответственно, человек-то в основном здоровый, только у него с чувствами что-то не совсем то. Некоторое время назад разговаривали как раз по этому поводу с интересным человеком, с таким вот психиатрическим дефектом, у которого проблемы с чувством боли, т.е. он не чувствует боли. И он не чувствует боли и в отношениях, т.е. его обижают, но он боли не чувствует, кто-то презрительно отнесся – он этого не чувствует просто. Он это может отметить, может на сознательном уровне заметить, но вообще, как боль, в душе-то боли нет. И когда нет в душе боли, то на самом деле, это дает человеку массу проблем. В этом смысле, то, что касается дефекта, это такая картина: когда чего-то у нас нет, не хватает, чего-то уходит, чего-то отсутствует. И тогда, вот этот самый человек, у которого отсутствует чего-то, какое-то из стандартных человеческих чувств, он не может адекватно реагировать на социальные стимулы и теряет то, что называют социальной интуицией. Например: вообще-то мы так интуитивно понимаем, что если оказываемся в какой-то грустной ситуации, то как бы у нас так физиономия автоматически грустной становится. Если на похоронах, то она как-то автоматически грустнеет, а если на свадьбу пришли, то улыбаться начинаем. Ну, в общем, как-то у нас вот работает эта самая социальная интуиция, а у этих людей она как раз не работает. Зато у них работает, очень сильно, и гораздо лучше, чем у нас приспособление ко всяким физическим вещам. Например, этот человек, обращался с собой совершенно как младенец. Подует чуть-чуть из окна – он, берет куртку, оделся, закрылся, закутался, потом, соответственно, чуть теплее стало – снял, еще теплее – следующую одежду снял. Он все время регулировал это свое физиологическое состояние, невзирая на то, что окружающие как-то странновато смотрят на то, что человек все время то одевается, то раздевается. Еще одна процедура, которая, совершенно повергла в шок, это по поводу взаимного непонимания людей, которые вместе с ним были, в таком общем мероприятии. Эта процедура была следующая: он сидел, пил воду из бутылки, время от времени совал туда палец и совал его в нос. В нос, в бутылку, потом пил воду. Люди утверждали, что это совершенно тошнотворно. И они понимали это так: что он выковыривает у себя сопли, растворяет в воде, а потом пьет. Значит, чтоб они вот как-то так не думали, он им объяснил, что это было: потому что дело было летом, воздух вокруг был сухой – нос сохнет, слизистая сохнет, (ну он врач по образованию, тоже кстати) и, соответственно, он там палец намочит – помочит себе нос и вроде, ему лучше как-то от этого. Т.е. в том случае, если мы убираем вот эту составляющую, связанную с личностью, с «personality» и не очень обращаем внимание на окружающих, то, телу в общем становится комфортней, это точно. Т.е. то, что касается этих больших проявлений функции «id», это то, что называется психозом. Чем больше их, тем больше всяких психотических проявлений в жизни человека.
А в том случае, если у нас больше присутствует вот эта функция «personality», т.е. это всякие идеи. Они, опять-таки вот, как id-функция – это не постоянная величина, а наоборот – процесс: у него ж не все время сухой нос, а вот, только жарко, вот он и высох, и не все время ему дует (это был бы бред), а вот подуло – он действительно реально чувствует: вот подуло, надо как-то утепляться. А вот то, что касается функции «personality», там та же самая история: мы не все время помним о том, какие мы, скажем, мы гордые, но, временами, вдруг так прямо как-то это сильно. Вступит такая гордость, что просто ну никак не возможно. Никак там сдачу попросить невозможно где-нибудь или еще, вот, случилось, приступ гордости такой случился. Или, опять-таки, ну мы не всегда помним, что нужно говорить какие-то вежливые слова при встрече, но, опять-таки, иной раз шарахнет, и рассыпаешься во всяких вежливостях уже настолько, что уже теряешь какую-то содержательную часть. Что бывает, когда у нас верх берет вот эта часть «personality», правила всякие? Случается невроз. Случается то, что, когда мы как раз игнорируем разнообразные позывы, которые приходят из другой части, части биологической. Ну, я все время в лекциях привожу как пример такого наиболее сильного игнорирования своих биологических потребностей известную ситуацию, с одним известным датским средневековым астрономом Тихо Браге, не знаю, может кто-нибудь слышал, да, такой вот был астроном Тихо Браге. Его пригласили к королю, с тем, чтобы награждение какое-то состоялось. А он перед этим воды сильно выпил всякой, и, в общем умер от разрыва мочевого пузыря, потому, что попроситься пописать в королевском дворце было вот, как-то нереально. Такая в истории ситуация есть, описанная по поводу игнорирования своих обычных потребностей. И действительно, люди очень часто себя доводят, ну вот в таком физическом состоянии, ну, в связи с тем, чтобы остаться для одних людей приятными, для других людей подходящими. Люди часто оказываются перед выбором: то ли испортить воздух, то ли терпеть боль в животе. И обычно решают этот вопрос в сторону «терпеть боль в животе». Это не самое страшное противоречие, но эти противоречия у нас постоянно и они все время накапливаются, все время как-то долго в нас. Иногда по делу, а иногда не по делу. Очень часто мы настолько привыкаем к неудобству, что вот это неудобство считаем, собственно, своим. И уже, я не знаю, там, на какой-нибудь одиночной прогулке, в лесу человек уже не способен там, пардон, пукать с удовольствием, а терпит боль в животе, потому, что портить воздух нельзя, потому, что это некоторая часть его культурной жизни. И еще, много-много таких же вот вещей.
Кстати, довольно забавную историю по поводу такого выхода за пределы социальной ситуации рассказала одна из участниц группы, которая как раз летом ходила в какой-то длительный поход по Алтаю, или где-то еще. Они заблудились довольно сильно и у них кончилась вода, ну, и что бы значит пить они просто, соответственно, высасывали воду из мха. Ну, нормальный вполне ход, только для городского жителя… ну, который как-то , ну как это можно, что ж это такое? И в этом смысле принять раз и навсегда какое-то верное решение очень сложно, ну, тем более, что люди часто бывают одержимы вот этим демоном, духом принятия решений, который требует: «Прими решение! Прими решение!» В то время, как, лучше как-то приспосабливаться к тому, что существует. И тогда, дальше получается, что наше продвижение по границе контакта заключается в том, что мы что-то в себя берем, а что-то отвергаем, на что-то соглашаемся, что-то отвергаем. И это вот и есть такая постоянная работа «я». И «я» - есть просто механизм, который делает то одно, то другое. Ну, и где же он это делает? А как раз вот в том месте, которое и называется «граница контакта». Вот в оригинале, в гештальт-терпии очень часто граница-контакт пишут через черточку: граница – контакт. Через тире. Как бы подчеркивая, что сам по себе контакт, в общем, это и есть граница. Т.е. если я с чем-то контактирую, если есть «я» и «не я», то это и есть граница. И эта граница может находиться, быть структурирована разным способом. Ну, наиболее простой пример, которым у нас структурировано большинство границ, и вообще все вокруг как-то этим структурировано – это «слияние». «Слияние» – это состояние, где непонятно где «я», а где «не я». Соответственно, при этом разница реальных субстанций не имеет никакого значения. Например, скелет отличается от мышц. Но вообще-то я вот этого отличия, если просто хожу, я его не чувствую. Я его начинаю чувствовать, если я ушиб кость, если там сломано, или что-то еще. Но вообще, просто само по себе тело находится в слиянии. Ну, в общем, если сейчас возьмусь почувствовать у себя большую берцовую кость, то, пожалую, я эту задачку не смогу выполнить, специально не постучав по ноге, там как-то, ну, в общем, не могу я ее почувствовать эту кость. Я чувствую ногу, и все. Хотя, по субстрату, по реальному физическому содержанию есть существенные различия. Между костями и мышцами точно есть ясно выраженная граница, и если кто-то меня поймает и решит сварить, а потом съесть, то обнаружит, что можно очень легко отличить кости от мяса. В общем, то, что касается реальных различий и различий, которые мы чувствуем, это две большие разницы. Поэтому слияние и позволяет не замечать эти различия, как внутри себя, так и снаружи. И в этом смысле идеальное состояние, такой покой, сон, когда вообще разницы нет между тем что внутри, что снаружи и ничто не вызывает у меня работу, вот эту работу «я».
Опять-таки, сноска: эта работа может у человека быть никогда и не организована, только человеком он тогда никогда не будет. В этом смысле, эта работа может быть организована, например, животным способом, в случае вот этих детей - маугли, которых воспитывали животные. И тогда на границе формируется вот это животное «я». И, соответственно, данный человек идентифицирует себя с животным, а определяет что хорошо для себя, а что плохо именно с точки зрения животного. А может вообще не быть, в том случае, если человек вообще не общался с людьми, если, соответственно, воспитания вообще никакого не было. Это тоже вещи известные, что в том случае, если у ребенка вообще нет контакта ни с какими живыми существами, млекопитающими, скажем так, (может насекомые там и были, трудно сказать); ну было несколько таких спонтанных экспериментов, когда физиологически жизнь ребенка поддерживалась, а контакта ни с кем не было, ну и, соответственно, никакого ни «я» не возникало, ни психики не возникало, вообще ничего не возникало. Потому, что задачкой как раз является как-то обуздать вот эту вот самую дикую лошадь, которая представляет собой наше тело в этом физическом мире и как-то ей управлять. И для этого, соответственно, вот эту самую функцию «я», это понимание о том, что для меня плохо, что хорошо, как бы подсаживают. Кто подсаживает? Да другие люди, родители: мама, или лицо ее заменяющее, папа, или лицо его заменяющее, и т.д. Вот они и развивают вот эту мою идентичность, дают мне интроекты для этого хорошие, например, такой интроект, как имя. Ну, а что ж он, вами что ли придуман? Родители придумали, и вот, хороший интроект такой, вот.
А потом уже дети начинают как-то, что-то различать, как-то соотносить друг с другом разные вещи и как бы выходят там из сложных ситуаций. Например, у меня маленькая внучка, вот, в ответ на вопрос: «где у деда хобот?» все-таки, смущалась, но показывала.  Потому, что понимает, что что-то не так, но, вот как-то до конца понять, что не так не может.
Что касается вот этого вот развития, оно у нас происходит постоянно, и вообще, это развитие – это некоторая работа. Для чего эта работа проводится? Эта работа проводится для того, чтобы как-то обуздать ту энергию, которая просто есть в теле, которая есть просто от того, что тело живет и вырабатывает определенное количество энергии. И если эту энергию направлять случайным образом, то она, скорее всего и не поможет, но будет в равной степени и мешать телу жить, и помогать ему жить. Но, поскольку в этом смысле сам себе человек ничем полезным быть не может, то поведения, в общем, никакого и не образуется. А поведение начинается с того, что бы вот эту вот спонтанную активность, случайную активность, как-то затормозить. Потому, что сначала у ребенка то, что касается возбуждения, оно всегда генерализовано. И в этом смысле это возбуждение может быть позитивно окрашено, негативно окрашено, но, оно целиком. Поэтому, когда маленький ребенок испытывает дискомфорт, то этот дискомфорт выражается во всем теле. Если младенец от нуля до двух месяцев плачет, то это плачет все тело целиком; если соответственно, удовлетворен, то тоже полностью удовлетворен. Никакой локализации мышечной, никакой упорядоченности в движениях (кроме рефлекторных каких-то моментов) не существует. И задачкой как раз является как-то все это дело подавить, т.е. немножко… ну, да оседлать эту дикую лошадь: т.е.как-то вот эту активность случайную остановить. И эта случайная активность она в определенное возрасте как-то останавливается, потом обнаруживается связь с кем-то, потом, соответственно, посредством этой связи как-то регулируется переживание этого младенчика, потом младенчик постепенно получает себе все больше и больше власти и сам себя начинает регулировать таким или другим способом и дальше начинает развиваться, жить, соответственно, потом дробятся переживания, чувства, эмоции, работает механизм по вспоминанию чего-то, работают еще масса всяких механизмов, связанных с распознаванием, вниманием, и т.д. И потом наступает вот такой печальные результат, как у нас с вами. Потому, что все присутствующие здесь как-то сидят и могут такую мини депрессию устроить чтобы не прыгать как-то, хотя иной раз хочется поразмяться, как говорят: «попа уже стала плоская вообще, что такое, надо бы как-то подвигаться». Тем не менее, мы можем себя подавлять, поэтому, такой навык подавления, или депрессии встроен в обязательную социализацию и является одним из самых важнейших навыков.
И тогда, то что касается цикла контактов, вот, что важно: существует определенный ритм контакта и отхода. Я не могу быть постоянно в контакте с чем-то. Например, в контакте с каким-то материалом, который рассказываю, в контакте с вами. А вот я рассказал какой-то кусок, потом ушел, думаю, что-то вот правильно было сюда привязать: одно, другое, третье… потом опять вступил в контакт, потом опять ушел. И вот это цикл, который осуществляется постоянно и существует определенный такой ритм контакта и отхода. Иначе говоря, существует какой-то процесс, который периодически повторяется. И этот процесс как-то связан с реализацией той энергии, которая есть у организма. И дальше, если реализация этой энергетики, которая есть в организме, успешна, то тогда, (успешно это означает, сколько у меня пришло, столько и израсходовалось) а неуспешно, это как раз когда осталось больше. Потому, что если энергии меньше, чем нужно, чтобы справиться с ситуацией, есть два варианта: либо вас съедят, либо ситуация позволяет вам подождать и накопить энергию и справится, ну не с этого раза так со следующего или еще дальше справиться, в общем, как-то пройдет. А в том случае, если вы часть энергии останавливаете, а этот навык депрессии, подавления, удержания своей активности один из самых ранних навыков, если вы эту энергетику как-то удерживаете, то дальше она может сыграть всякие неприятные штуки. Неприятные штуки, в каком смысле? Во-первых она может быть вытеснена, т.е. я могу считать себя усталым. Т.е. я вот чувствую себя усталым, а из-за чего усталым не очень, понимаю. Но потом обнаруживаю, придумываю, от чего устал, объясняю причины, но на самом деле, я вытеснил какое-то количество энергии, на это ушла большая работа, и вот эту усталость-то я и замечаю. А про ту энергию, где она собственно находится и что она делает я не в курсе. А она может всерьез перекрывать деятельность каких-то внутренних органов, как-то разрушать, останавливать мои контакты, вмешиваться еще куда-то… В общем, направленная не по адресу, она может много чего порушить.
И поэтому, достаточно важный момент в психотерапевтической работе, это, чтобы то возбуждение, которое присутствует, и то возбуждение, которое возникает, как-то было бы реализовано, и как-то находило свой выход. И тогда, цикл контакта на первый взгляд заключается в следующем: сначала возрастает возбуждение, а потом возбуждение как-то реализуется и спадает, дальше, период покоя, потом опять возрастает возбуждение. Как это мы часто видим у ребенка: что-то разыгрался, одно, другое, потом устал, посидел, а потом опять начал. Вот это то, что все время происходит у нас в жизни. И то, что касается важной задачки, связанной с этой реализацией возбуждения, это то, в чем мы как терапевты, в общем как-то можем помочь. Когда я, как терапевт, работаю с клиентом, то, одной из моих задач является смотреть: а чего у нас происходит с возбуждением? Например, в том случае, если весь час я работаю с человеком и он говорит достаточно монотонно, подавленно, никаких колебаний возбуждения нет. Во-первых, я уж точно с клинической части могу предполагать, что это что-то вроде депрессии. Опять-таки, я говорю предполагать, потому, что речь не идет о том, чтобы ставить диагноз – для этого есть специальные люди, а мы можем предполагать такое развитие событий. Но, в любом случае, моей задачкой является посмотреть, а вообще как эта энергия хоть немного играет, т.е. хоть немного повышается – разряжается – покой; повышается – разряжается – покой. В общем, помогать человеку проходить по этой самой кривой с минимальным вредом для себя.
А вред какого рода? Вред остается в напряжении, в форме напряжения. Когда у меня есть импульс что-то сделать, с одной стороны, а с другой стороны, я сам себя удерживаю. Опять-таки, как это выражается? Это очень хорошо выражается, например вот в том же райхианском мышечном панцире потому, что то, что касается работы Фрица Перлза он был тесно связан и на терапию какое-то время ходил к Райху и, в общем он был очень тесно связан с телесным направлением. Иначе говоря, если этот цикл возбуждения и разрядки реализуется плохо, то тогда у нас в организме накапливается напряжение в форме определенных мышечных зажимов, напряжений, которые искривляют тело, которые как-то сжигают энергию, которые мешают быть пластичным. Человек становится беспластичным. Эти же напряжения могут сковывать нас не только в нашем телесном облике, потому, что телесный облик, конечно важен, но вообще-то есть и духовный облик, душевный . И вот, такой человек выглядит как человек, у которого его душа сведена судорогой. Что-то является для него чрезмерно важным, то, через что он никак не может перешагнуть, очень жесткие структуры, потеря пластичности. Когда недавно я в такой форме рассказывал вот эту лекцию, то, в общем, был хороший такой отклик, что то, чем мы занимаемся это что-то вроде массажа души получается. Ну, да, что-то вроде массажа души, когда мы можем восстановить пластичность человека. Ну, естественно, эта пластичность касается, и телесной, и душевной части.
Дальше, в этой области, в области цикла контакта и то, как его рассказывают есть много суеверий. Поэтому, я сейчас некоторые суеверия, которые сам тоже рассказывал некоторое время назад, когда еще не очень в этом разбирался, все-таки постараюсь их как-то прояснить. Одно из самых опасных суеверий, это следующее: что энергия нам для чего-то дана. Это такое страшное слово телеологическое. Ну ладно, в общем, такое мистическое убеждение, что есть какая-то высшая сила, которая дает нам энергию для чего-то такого. Ничего подобного. То возбуждение, которое вырабатывается, дается не высшей силой, а митохондриями и митохондрии абсолютно не в курсе, по поводу чего, собственно это возбуждение. Просто есть люди, у которых этого возбуждения побольше, и, там, один характер деятельности, а другие, более темпераментные. Есть другие люди, у которых другой характер возбуждения, и, скажем, возбуждение может быть, может различаться по интенсивности, по степени нарастания, по скорости нарастания. В принципе мы этим отличаемся, но важно, что оно ни для чего не дано. Если кто-то в серьез задумывается: зачем мне такие силы? Зачем мне такие таланты? Да, ни зачем. Вообще ни к чему. Как опять-таки, хорошая цитата из одной книжки: «Если у вас есть талант, то вы вовсе не обязаны его реализовывать. Выбросьте его и забудьте». Так, что, то же самое и с энергией. Т.е. ни для чего она ни дана. Единственное, что накапливать ее и удерживать, это оказывается сложное и довольно неблагодарное занятие.
А тогда, как осуществляется типичный цикл контакта, который был описан первоначально? Здесь еще одна сноска такая историческая: о цикле контакта Фриц Перлз не писал и не говорил. Цикл контакта был описан уже его учениками. И поэтому, если вы будете смотреть в его работах, то вы такую формулировку как цикл контакта просто не найдете. А вот у Йозефа Зинкера, например, как раз, по-моему, один из первых циклов контакта-то и описан. Описываются они везде разными словами, потому, что в гештальт-подходе важно не слово, а сама фигура, сам гештальт. В этом есть некоторые сложности, поэтому возьмете разные книжки, там будет немножко разными словами. А с другой стороны, это не сложность, а наоборот что-то простое, мы же говорим тоже на разных языках, описывая одно и тоже явление разными словами – ничего страшного. Это один из важных пунктов, относящихся к гештальт-подходу: гештальт – это не словесная форма, это не формулировка. Словесная форма, это уже интроект по мотивам гештальта. А гештальт – это суть форма в развитии. В западных языках нет этому аналога, а вообще, единственный аналог в восточных языках это Дао. А сам по себе gestalt, gestaltung – это соответственно немецкие слова, обозначающие как раз форму в развитии, т.е. структуру, форму, оформление. Например, один из наших тренеров как-то прислал мне марш Luftvaffe (?), где очень часто повторяются слова gestalten, motoren, и т.д. и в каждом пропеллере дышит, короче говоря, спокойствие наших границ, только на немецком языке и через гештальт. Потому, что гештальт – это образ. Это образ структура, а наше вербальное развитие, словесное оно позже, чем зрительное, визуальное, и поэтому, сначала мы обучаемся воспринимать окружающий мир в зрительных и двигательных образах, и только потом уже в словесных. И поэтому, когда мы аппелируем к этой более древней системе, то наши переживания более полные, чем когда это только словесная система.
Итак, то, что касается вот этого цикла контакта в том варианте Зинкеровском, а потом Невисовском, и т.д. и т.д. то это просто, действительно круг, цикл, фактически такое колесо телеги, которое все время крутится, пока телега едет. И движение его начинается с того, что начинает возникать возбуждение. Ну, то есть возбуждение усиливается, и его оказывается уже трудновато сдерживать. А когда его трудновато сдерживать, то дальше мы начинаем сканировать окружающий мир с тем, чтобы определить, куда бы вот эту энергию, которая у нас возникла, можно было бы употребить. Ну, и, например, опять таки как многие дети и я справлялся с каким-то избыточным возбуждением в процессе там записывания чего-то, ну, рисовал там что-то в тетрадке тоже, потому, что это вроде и социально приемлемо, но куда-то же девать надо энергию, ну, в этом смысле прыгать-то хуже, а рисовать вроде как-то более или менее. И после того, как мы определили и построили себе какую-то деятельность, какой-то минимальный план, куда бы эту энергию употребить, дальше нашей задачкой является постараться это дело как-то сделать. Если первое – возбуждение, второе – сканирование реальности, третье, соответственно, это действие. Дальше, действие приводит к какому-то результату во многих описаниях. В любом случае оно как-то завершается. Потому, что, если, представить, что я котел, у которого внутри периодически возрастает давление, то клапан для того, чтобы сбросить давление должен быть сначала открыт, а потом должен быть закрыт. Если он будет все время открыт, то есть опасение, что все давление уйдет, поэтому окончание какого-то активного процесса – очень важная часть. А после того, как действие остановлено, у нас наступает некоторый период затишья, или ассимиляции. То есть тогда, когда мы чего-то добились, сделали, обнаружили, нарисовали в тетрадке, распознали и успокоились – на какое-то время пауза. А потом опять нарастает возбуждение, и следующий цикл контакта.
От чего нарастает возбуждение? Возбуждение нарастает в связи с разнообразными фрустрациями, т.е. в связи с тем, что возникает либо внешнее, то либо внутреннее давление.